 | Красноярцы, друзья, земляки! Мы все были на митинге на Красной площади, потому, что мы не довольны сложившейся системой. в 18:00 выступал Артем Карданец. Его поддержали яд заводчики и яд.смертники (ядовитый завод и ядерная смерть). Спасибо Артему за активную борьбу. Смело товарищи в ногу. Духом окрепнем в борьбе. Далее - жуткая история из жизни атомной энергетики. Первая АЭС |
|---|
Вскоре я сдал свои дела, а сам перешел на пульт управления реактором. Еще инженером-физиком я вел учет работы Первой АЭС. Потом у меня были и другие должности на Первой АЭС: старший инженер управления, начальник смены, а с 1970 по 1990 год – начальник станции. Проработал здесь в общей сложности 36 лет. По проекту, корпус реактора должен был заполняться гелием. Но когда начали заполнять, выяснилось, что поднять давление просто невозможно – газ утекает. Стали искать эти утечки. Когда щуп поднесли к верхней плите реактора, прибор в буквальном смысле слова зашкалил. Мы поняли: гелием реактор заполнить нельзя. А это означало, что станция с заданной мощностью работать не сможет, потому что без гелия температура будет выходить за заданные пределы, и графит начнет выгорать. Пришлось переходить на смесь гелия и азота, потом на технический азот. Выдерживать проектные параметры нам все равно не удавалось, и решили эксплуатировать реактор на пониженных уровнях мощности. На азоте нам удалось сначала достичь половинного уровня мощности, затем вышли на номинал, но проработали на нем всего два часа. Номиналом для Первой АЭС было, когда турбогенератор выдавал 5 мегаватт, а тепловая мощность реактора составляла 29 мегаватт. Но, тем не менее, поработали, доложились и встретили правительственную делегацию. Честно говоря, когда она приехала, мы работали опять на половинном уровне мощности. В тот день случилась и еще одна вещь, о которой сегодня можно вспоминать с улыбкой, а тогда нам было не до смеха. Делегация въезжает на объект, нам звонят: «Едут!» А у нас срабатывает аварийная защита. Главный инженер кричит оператору за пультом: «Давай, поднимай мощность срочно!» И ведь успели поднять, пока делегация переодевалась и добиралась до нас. Вот так мы и докладывали об успешном пуске.
А потом начались тяжелые будни. Лопнул корпус реактора, приваренный к нижней плите. Не только шов заварить, но и просто посмотреть было невозможно из-за радиации. О случившемся нам пришлось догадываться по косвенным признакам. Когда воду заливали в кладку, она вытекала в облицовку бетонного основания, и это свидетельствовало о разрыве. Начали уплотнять водяные баки защиты, чтобы они держали газ. Азот приходилось все время нагнетать из-за утечек. Система охлаждения отражателя состояла из 24 стояков, расположенных вокруг активной зоны реактора. Для них сделали специальный контур. Входной и выходной коллекторы были смонтированы под нижней плитой реактора. Случалось, гайки на креплениях просто лопались, ведь затягивали их вручную. Вот лопнула гайка, давление упало, отражатель остается без охлаждения, температура графита поднимается, разогревается кожух – а как прикажете к этой гайке добираться? Измерительных приборов на реакторе было, наверное, сотни две. Все приборы ламповые, с бумажными конденсаторами производства одного из армянских заводов. Конденсатор пробило – значит, срабатывает аварийная защита. Всю смену персонал так и дергался – выйдешь на мощность, поработаешь часа два, и звучит сигнал аварийной защиты. В иную смену у нас доходило до двух-трех срабатываний защиты, а всего в месяц бывало до тридцати случаев. На станции беспрерывно «текли» каналы – и рабочие, и в системе управления и защиты. Текли и подводящие, и отводящие тракты. Приходилось отключать штатный канал и класть соединяющую перемычку сверху реактора. Система охлаждения бокового отражателя была вообще смонтирована под нижней плитой реактора. Внизу шла узкая «нора» длиной три метра. Еще до пуска я попытался туда заглянуть. Голову и плечи просунул и понимаю: если залезу внутрь, то обратно не выберусь, просто развернуться не смогу, придется веревкой за ноги тянуть. А после пуска там еще и бешеная радиация была, так что никто и близко к этим норам не подходил. На станции много занимались экспериментальной работой, в том числе на петлях прямого преобразования атомной энергии в электрическую. По условиям эксперимента там нужен был вакуум, и постоянно работали насосы. А когда эти насосы ремонтировали или меняли, то радиация была такая, что работать без угрозы для здоровья можно двадцать секунд. Запускаешь слесаря в бокс – крути гайку двадцать секунд, и обратно! Он выскакивает – всё, недельную дозу получил. Запускаешь следующего.
После пятнадцати лет эксплуатации, к 1970 году, реактор пришел в такое состояние, а ремонты на ходу обходились в такие траты здоровья персонала, что я понял: надо останавливать всю эту бодягу окончательно.